ГЛАВНАЯ
ФОТО
ВИДЕО
АУДИО
НОВОСТИ
ФОРУМВрач Евгений Жилицын: "Я считаю, что сделал правильный выбор, что остался в Донецке"
| 16 ИЮЛЯ 2015 (Четверг) 15:33:55 На днях, по приглашению волонтёров, Беларусь посетил Евгений Жилицын - заведующий детским отделением Центральной травматологической больницы Донецка, где постоянно находятся около 50 детей, пострадавших в ходе братоубийственной войны. Один из пациентов больницы, 15-летний Игорь, пострадал в ходе боевых действий на "растяжке" и сегодня проходит реабилитацию в Минске. Евгений Жилицын - лечащий врач Игорька, для его консультации он и приехал на пару дней в Минск. Врача также пригласили в Беларусь для привлечения внимания общественности к его больнице, которая нуждается в помощи.Корреспонденту портала sobor.by удалось пообщаться с врачом. В интервью Евгений Жилицин откровенно рассказал об отношению к войне на Украине, о том, почему не уехал из Донецка, и призвал белорусов научиться ценить каждый момент своей жизни в мирной стране. На территории больницы ко всем пациентам отношение одинаковое - Евгений, есть ли у Вас какая-то злоба по отношению к той или другой стороне конфликта, есть ли разница, откуда привозят пациентов, пленные они или бойцы? - На территории больницы все пациенты. Не важно, откуда их привезли. С той стороны или с другой, из России, Беларуси, откуда угодно. К ним отношение абсолютно одинаковое. Это позиция любого врача. За территорией больницы, наверное, было бы ложью, если бы я сказал, что нет каких-то своих мыслей, но это моё личное отношение, кто прав, кто виноват. В конечном итоге, разберётся история. Я врач, нахожусь в Донецке, никуда не уезжал и не собираюсь. Делаю то дело, которое умею делать. И это принципиальная позиция. - Был ли какой-то яркий эпизод в Вашей медицинской практике, связанный с жизнью ребёнка, который Вам запал в память, в сердце, который хочется вспомнить? - В больницу поступил ребёнок, которого в цветочном магазине накрыло ГРАДами. Ему порвало две ноги. Мы за него полтора суток боролись. К сожалению, он умер. Это не могло на психике не сказаться. Это были глубокие переживания, и, в какой-то миг, отчаянье. К сожалению, это не единичный случай. На войне, к сожалению, умирают. И пора бы это уже признать. И этим людям всё равно, откуда снаряд прилетел. - А был ли случай, когда ребёнка вовремя привезли, вовремя прооперировали, спасли? - Ну вот Игорь, которого вовремя привезли. Если бы привезли через час-полтора, то это был бы очередной плохой пример. Он живёт достаточно далеко от Донецка, заезжали изначально в местную больницу, но, к сожалению, такой уровень травм не каждая больница может осилить. Поэтому задача местной больницы была обезболить, обработать раны, максимально постараться остановить кровотечение и отправить в профильную больницу. Задача скорой – как можно быстрее довезти с территории обстрелов до нашей больницы. В общем и целом, медицинский персонал свою задачу выполнил. Ребёнок живой, это самое главное. - А были случаи, когда обстоятельства говорили о том, что человек не выживет, но происходило чудо и человек выживал? - Много детей перенесли обстрелы - и чудо, что они выжили, их довезли до больницы. Потому, что любой снаряд – это смерть. Каждый мог умереть. Чудо, что доехала скорая, что на месте оказались врачи должной квалификации, что оказалась кровь и материал. Всё можно к чудесам приписывать. В принципе, если все знают чётко свою задачу и выполняют чётко свою работу, то это стандартная работа врача в военных условиях. Я уже несколько раз говорил: не надо выдумывать чудеса, не надо делать из кого-то героев. Все выполняют свою работу в меру своих возможностей. Либо в подвал, либо нервы в кулак... - А когда Вы последний раз спокойно спали? - Вот два дня отсыпаюсь. - Сколько часов в сутки вам удаётся поспать? - Я не могу сказать, когда есть возможность, тогда спишь, потому что могут и ночью вызывать, у нас обстрелы не по расписанию. В любое время. Поэтому сон поверхностный, и ты понимаешь, что после каждого обстрела кого-то привезут. Это, наверное, задача обстрела (невесело смеётся - прим. ред.), чтобы кто-то пострадал. Поэтому, наверное, у большинства людей сон поверхностный. А для того, чтобы не слышать обстрелов, включаются кондиционеры, окна закрываются, чтобы отвлечься немножко. Очень сложно спать, когда рядом гремит. Поэтому либо в подвал, либо нервы в кулак, включать внешние звуки и ложиться спать. - Вы наверняка знаете ситуацию в 21-й больнице, туда многие ездить боятся, а там люди живут, остаются, лечатся, кормятся. Как Вы можете охарактеризовать позицию врачей этой больницы, их выполнение долга? - Они делают свою работу, как к ним можно относиться? Я позитивно отношусь к тому, что они там есть, а моё личное мнение - нужно из такой близкой прифронтовой территории стараться отселять людей, как и в районе аэропорта. Но если это сделать невозможно, и там есть люди, и есть больница, то, значит, там должны быть и врачи. Куда прилетит снаряд, никто не знает, зона его досягаемости до 120 км. Поэтому и к нам осколки прилетали, в нашу больницу. И плитка осыпалась, и потолки провисали, то есть мы это всё тоже проходили. А 21-я больница просто ближе к линии фронта находится, но раз её не закрыли, не смотря на определённые разрушения, значит, она нужна. Про зарплату и лекарства - Вы говорили, что был период, когда не платили зарплату? Сколько это продолжалось и как люди, персонал, относился к этому? - Люди понимали. Нам с июля месяца прошлого года перестала Украина перечислять зарплату. Официальную зарплату мы получили в апреле этого года. В то время мы получали единоразовую помощь, больше-меньше, с какой-то периодичностью, но это была помощь. Люди относились с пониманием. Да, были какие-то гуманитарные грузы, какие-то продуктовые пакеты, никто не умер от голода. Да, тяжело, но мы понимаем, что на войне не может быть легко. Я максимально, насколько мог, подключал каких-то своих знакомых с других территорий, которые помогали, кто-то продуктами, кто-то медикаментами, кто-то денежными средствами. У меня в отделении коллектив, в принципе, сохранился на 80%, наверное. - А снабжение продуктами также происходило с перебоями? - Снабжения лекарствами с территории Украины не было. А пока наладилось снабжение через конвои, то, конечно, прошёл немалый промежуток времени. Были периоды, когда раны нечем было зашивать. Буквально салфетками обкладывали и всё. Если бы в тот период тот же Игорь к нам попал, то, я думаю, что эффект был бы значительно ниже. Жизнь его спасли бы, но лечение бы затянулось. - А сейчас у вас ситуация нормализовалась, она штатная, или далека от нормы? - В принципе, сейчас у нас для оказания неотложной помощи медикаментов достаточно. Но говорить о штатности… Это война. А значит сегодня могут привезти 10 человек, а могут 100 привезти, поэтому запас, естественно, какой-то есть, но, во-первых, он не безграничен, во-вторых, мы не отказываемся ни от какой помощи. Если есть возможность сделать какой-то запас на непредвиденные случаи, то его мы стараемся делать. Это и перевязочные, и гипсовые бинты, обезболивающие, антибиотики, различного рода железоконструкции, елизаровые пластины, интрамедуллярные стержни, в общем, достаточно широкий список. Говорить о стопроцентном наличии всего, конечно, нельзя. Процентов 80 есть, для штатного режима достаточно, но, учитывая, что на днях серьёзно обстреляли два района, я переживаю, поэтому завтра буду ехать назад и оценивать ситуацию. - Много ли Ваших коллег остались в Донецке? - Уехали четыре человека из восемнадцати. Я считаю, что это лёгкая погрешность. В принципе, основной состав остался. Так что рук и мозгов достаточно, чтобы продолжать активную рабочую деятельность. - А сколько вообще в городе больниц работает? Они все работают или какие-то закрылись? - Все работают. Просто в разных объёмах. Некоторые просто служат на линии фронта перевалочным пунктом. То есть для того, чтобы оказать какую-то неотложную помощь, для того, чтобы отвезти пострадавшего в более квалифицированную больницу, чтобы он по дороге не умер. - А Вам в полевых условиях приходилось оперировать? - Нет. В полевых условиях высококвалифицированную помощь оказывать невозможно и не нужно. Для этого достаточно банального фельдшера, чтобы перевязать рану, наложить жгут, обезболить. Какие-то серьёзные операции в поле невозможно делать. Для этого и существует базовая больница. Все, кто остался в Донецке, они все под взрывами - А вот как Вы сами всё это время держитесь? Как Вы себя настраиваете на рабочий лад? Надо ещё и коллектив держать в руках, чтобы никто не паниковал, когда стреляют вокруг. Понятно, что работа врача предполагает такие нагрузки, но всё-таки это же война, много пострадавших. На что Вы полагаетесь, какой внутренний стержень Вам помогает? - Я действую по примеру Леонардо Да Винчи, надо отсекать всё лишнее, для того, чтобы было красиво. На войне красоты нет, конечно. Заниматься работой, убирать все внешние факторы. А к звукам взрывов за год, наверное, можно привыкнуть. Сначала тяжело было, а сейчас, в принципе, работа как работа. Все, кто остался в Донецке, а их сейчас, наверное, человек восемьсот, они все под взрывами. И у каждого своя работа. Кто-то улицы метёт, кто-то трубы делает, кто-то еду готовит, кто-то лечит. Поэтому все в одинаковых условиях находятся, и, в общем-то, все держатся, поддерживают жизнедеятельность города. Ничего, всё будет нормально! История рассудит, кто прав, кто не прав - Была ли у Вас мысль, когда всё это началось, уехать в спокойное место, в Киев, в нормальную больницу? - Были мысли такие, конечно. И предложения были, и возможности. Всё было. На каком-то этапе и семью вывозил. Не все готовы в таких условиях работать, кто бы что ни говорил о высоком патриотизме, к этому сложно привыкнуть, если всю жизнь мирно жил. И оставаться там, где тебе не платят зарплату, где взрывается вокруг всё, где специфические травмы, горе всеобщее, боль детей и взрослых… То надо, конечно, подумать и всё взвесить. И на тот момент, много разъехалось. Потом уже, со временем, вернулись, когда немножко привыкли все, и было понимание, что за два дня не получится закончить, и это будет, наверное, надолго. Сначала мысль появилась, что если все разъедутся, что же делать оставшимся, и что ещё поработаю недельку-две, и уеду. Так через неделю, месяц возникло понимание, что никуда ты не уедешь, что надо продолжать здесь жить и адаптироваться к тому, что есть. Я считаю, что выбор правильный был сделан, а там история рассудит, кто прав, кто не прав. Только история, и думаю, что в недалёком будущем. На войне атеистов не бывает - Есть такой афоризм: на войне атеистов не бывает. Что Вы об этом думаете? - Я не могу сказать, что видел своими глазами что-то такое. Я знаю, что у нас практически все церкви продолжают работать, практически все священники остались. Службы идут и, насколько я знаю, людей там более чем достаточно. У каждого в глубине какая-то вера. Мы держимся на вере. Она у каждого своя, у каждого своё понимание. Там, действительно, практически все православные. - А священники приходят в больницу? - Да. У нас есть священник, который закреплён за нашей больницей. Он приходит, в частности, в детское отделение, благословляет детей, врачей, он освещал отделение у нас. Каждую неделю идёт служба о здравии. - У Вас есть духовник? - Да, есть. Он в Донецке. - Когда Вы принимали решение остаться, Вы с ним советовались? - Я не советовался, я хотел взять благословение, но после того как узнал, что он остался, я для себя принял решение, что я тоже остаюсь. Конкретно я ни с кем не советовался. Были сомнения, разные мысли посещали, но, наверное, даже переломным моментом был этот. Причем, я знаю, что у него есть домик, куда он бы мог уехать и оказаться вне войны. И знаю, что свою семью он уже вывез. Вывозил, по крайней мере, на тот момент, а сам оставался. Это дорогого стоит, когда ты без семьи, под снарядами, без чёткого понимания, к какой категории ещё тебя припишут, если ты остаешься тут. Это уже другая история. - Как Вам кажется, священник, наверное, в какой-то мере тоже врач, только он лечит души? - Конечно, мы делаем одно дело. Без правильного настроя человека тяжело лечить. Если человек всё время не доверяет врачу, не доверяет внешнему миру, у него отсутствует понимание того, что его вылечат, ему помогут, если будет пессимизм присутствовать, то, в общем-то, крайне тяжело будет добиться положительного результата. Поэтому надо параллельно лечить и душу, и тело. Тогда совместно достигается эффект. Любая человеческая жизнь бесценна - А кто легче, взрослые или дети, понимают ту ситуацию, в которой сейчас находятся все? То, что человек остался, к примеру, калекой на всю жизнь? - Дети легче адаптируются, если правильно ведут себя взрослые. Взрослому тяжелее осознать, что он остаётся калекой, у него возникает чувство своей ненужности. Это, наверное, очень тяжело. Хотя, в принципе, благодаря внешней поддержке у многих появляется надежда, что можно сделать протез и самому себя обслуживать. Это очень важно. У детей пока таких переживаний нет, они, конечно, адаптируются быстрее, но, опять же, при правильной поддержке взрослых. Если рядом будут сидеть взрослые и причитать, то, наверное, к этому будет сложно адаптироваться. Нужен позитив. - Приходилось ли Вам, если Вы видите, что родственники не так себя ведут по отношению к ребёнку в плане поддержки, как-то направить их, сказать, что надо взять себя в руки, не нервировать ребёнка? - Работа детского врача это подразумевает. Каждый, кто поступает, в частности, в нашу больницу, даже после обычной бытовой травмы, у них есть определенный моральный всплеск, они переживают, волнуются, а не останется ли ребёнок инвалидом. Приходится садиться, объяснять всё это и родителям, и родственникам, бабушкам, дедушкам - это отдельная категория. С ними дольше всего надо общаться. В процессе лечения тоже все показывать, рассказывать. В принципе, лечим все вместе. Кто словом, кто делом. Только если идёт совместная работа, тогда получается результат. - Какое Ваше отношение к войне, на которой погибают дети? - Какое может быть отношение к войне? Дети, взрослые – любая человеческая жизнь бесценна. Поэтому, отношение к войне позитивное может быть только у того, кто на ней зарабатывает. У остальных, у любого нормального человека, оно должно быть негативное. А думать, чем виноваты… От этого, к сожалению, ничего не изменится. То есть надо делать своё дело и решать вопрос о том, что раз уж такое случилось, то как минимизировать последствия. - А в чём особенность минно-взрывных травм? - Кость разбивается в осколки буквально, оскольчатые переломы могут быть даже от небольшого осколка, буквально сантиметрового. Потому что у него высокая энергетическая сила. Кость есть возможности собрать различными внешними конструкциями, аппаратами стержневыми, спицами. Но дополнительно сильно повреждаются мягкие ткани. Это и сосудисто-нервный пучок, мышцы, связки. И не всегда есть возможность сохранить конечность. Очень часто приходится ампутировать. - Этому учат или приходится сталкиваться в условиях боевой медицины, фронтовой? - Какие-то азы, конечно, есть в учебной литературе, но надо не забывать, что мир не стоит на месте, и они (снаряды - прим. ред.) тоже постоянно совершенствуются. Соответственно, характер травм тоже меняется. Поэтому учиться приходится буквально на столе. И у нас какие-то ошибки были. Но на этом этапе, уже больше года война идёт, врачи нашей больницы спасли, я думаю, не одну сотню жизней. - А что самое опасное для человека: граната или снаряд? Вы, теперь, наверное, уже разбираетесь во всех видах вооружения... - Всё опасно. В зависимости от того, куда попадёт этот осколок. Можно и пулей из пистолета попасть в человека и он умрёт. А можно от ГРАДов, СМЕРЧей спрятаться, вовремя лечь на землю, и никто не пострадает. Поэтому любое оружие, любой снаряд, который изобретался, изобретался с одной целью: чтобы у него была максимальная поражающая сила. Поэтому, любое огнестрельное оружие опасно для человека. Лучше, когда оно не применяется, лучше решать вопрос словами и переговорами, тогда всем будет легче, и людям, и врачам. Цените, что имеете - Что бы Вы хотели пожелать белорусским коллегам, вообще Беларуси? - Беларуси хотелось бы пожелать, чтобы не было у вас войны. Практика показывает, что люди не умеют довольствоваться тем, что у них есть. Наш пример тому подтверждение, Украина жила, оказывается, неплохо. Даже не то, что неплохо, а хорошо она жила. Но многие считали, что нет. Теперь пришло понимание, что, в общем-то, всё было хорошо. Поэтому хотелось бы народу Беларуси пожелать: как бы ни было сложно, наверное, надо научиться довольствоваться тем, что есть. А врачам Беларуси хотелось бы пожелать, чтобы они никогда не узнали, что такое минно-взрывная травма, или узнали, но только теоретически. Вот это, наверное, на сегодняшний день самое актуальное пожелание братскому народу. - Спасибо! / sobor.by/ (просмотров 4861) |
Новости разделов:
|
|||||
|
© www.sobor.by 2004-2016. |
|||||