Митрополит Дубнинский Иоанн (Реннето): о митрополите Филарете, собственном пути к Богу и жизни после воссоединения с Московским Патриархатом
24 МАРТА 2020 (Вторник) 16:29:38 Митрополит Дубнинский ИОАНН, архиепископ западноевропейских приходов русской традиции, познакомился с Почётным Патриаршим Экзархом всея Беларуси митрополитом ФИЛАРЕТОМ в далёкие 70-е, когда был молодым священником в Шамбези (Швейцария). Накануне 85-летия владыки Филарета, в интервью нашему порталу его высокопреосвященство поделился своими воспоминаниями и рассказал о собственном пути к Богу. Мы также попросили владыку рассказать о том периоде, когда Архиепископия западноевропейских приходов принимала решение о переходе в юрисдикцию Московского Патриархата.– Владыка, Почётный Патриарший Экзарх всея Беларуси митрополит Филарет празднует своё 85-летие. Вы познакомились ещё в 70-е годы. Поделитесь своими воспоминаниями об этом периоде. – Я познакомился с владыкой Филаретом, когда был совсем молодым священником и служил в Православном центре Константинопольского Патриархата в Шамбези (Швейцария) (с 1976 г. по 2013 г.– прим. Р.) В то время я участвовал во всех крупных предсоборных совещаниях. Митрополит Филарет часто приезжал туда, и я был под впечатлением от его личности: с одной стороны, такая величественная внешность, голос, а с другой – очень добрый, деликатный и внимательный ко всем человек… Помню, как он обратился ко мне с просьбой посетить вверенный мне храм апостола Павла. Ему очень понравилось живописное место, в котором располагалась церковь, и красивый иконостас в крипте храма. И тут я посетовал: – Да, иконостас, мы сделали. Только вот праздничных икон к 12 великим праздникам у нас нет, – я просто поделился своим насущным. А он вдруг сказал: – Да, икон к праздникам у вас нет. Ну, ничего. Я подумаю. Прошёл год, или полтора, и однажды утром, в восемь, раздался телефонный звонок. Я снял трубку и услышал: – Это митрополит Филарет. Я привёз вам иконы. Приезжайте за ними в гостиницу. Я был ошарашен. Приезжаю в гостиницу на такси и вижу 5 больших чемоданов с наклейками VIP. Владыка указал мне на них и говорит: "Вот ваши иконы". Это было очень неожиданно. Но в таком поступке проявились его добросердечие, щедрость и доброта. Итак, я уехал, ошарашенный, со всеми иконами. Позднее уже перезвонил владыке и сказал: "Понимаете, мы не можем принять эти иконы вот так, бесплатно. Мы хотим сделать что-нибудь для вашей Церкви". И он сказал: "А, ну тогда пошлите деньги в Ванв, во Францию: там как раз реставрируют церковь". Мы так и сделали… Впоследствии мы виделись ещё несколько раз во время встреч владыки Филарета с нашим митрополитом Швейцарским Дамаскином (Папандреу) (1936 – 2011). Они были большими друзьями: оба были открыты людям, оба жили с пониманием того, что Церковь – это Слово этому миру. Они были открыты и не боялись предлагать нечто новое в рамках своей пастырской деятельности. В последний раз я встречался с митрополитом Филаретом в 2011 году, когда он приехал, чтобы помолиться на могиле митрополита Дамаскина. Он очень переживал. С ним был его секретарь, теперь уже епископ Слуцкий и Солигорский Антоний. Владыка Антоний изучал теологию в Шамбези и был прекрасным студентом. Во время учёбы он посещал наш приход, где служили на французском, и даже выучил язык. Хотя митрополиту Филарету было нелегко, у него тогда были проблемы со здоровьем, он специально приехал помолиться на месте упокоения друга. Больше мы не встречались. Но по сей день я испытываю по отношению к нему очень большую признательность и большое уважение. Это человек укоренённый в вере, в Церкви, человек со своим видением пастырского служения, неравнодушный к церковной жизни. – Владыка, а каким был Ваш путь к Богу? – Мой путь – это необычный путь, мой личный. Я всегда находился в духовном поиске. На меня очень повлияли труды Николая Бердяева: я обнаружил, что есть философские искания, которые не расходятся с исканиями духовными. Это позволило мне отойти от некоего пути, который был скорее атеистическим, и в котором не было единства искания философского и искания теологического. Благодаря этому философу я нашёл путь, где было возможно совмещение, единство этих двух вещей. Я заинтересовался личностью Николая Бердяева, узнал, что он принадлежит к Православию. И через это, а также благодаря моему другу, который очень интересовался историей философии и теологии, я смог приблизиться к Православной Церкви. В возрасте 22 лет я принял Православие. Это произошло в маленьком русском православном приходе в Бордо. Так начался мой путь. Я работал, исполнял свои обязанности, но мне постоянно хотелось углубить свою веру, пополнить свои богословские и духовные знания. Поэтому я на 2 года уехал в Англию, в Иоанно-Предтеченский монастырь, к отцу Софронию (Сахарову). Жизнь рядом с отцом Софронием, в общине, которая образовалась вокруг него, стала для меня очень ценным опытом. Здесь пришло понимание, и отец Софроний утвердил меня в нём, что надо изучать богословие. Спустя 2 года я уехал из Англии и поступил в Свято-Сергиевский Православный богословский институт в Париже. Я стал изучать теологию, а позднее, в течение 13 лет, работал над телепрограммами о Православии (вёл передачу "Православие" на французском телеканале “France-2" – прим. Р.). За это время я был хиротонисан во дьякона, а потом и во иерея. Сначала я служил священником в соборе Александра Невского на улице Дарю. Но в 1976 году меня попросили какое-то время послужить в Швейцарии, в Шамбези, где образовался франкоязычный приход. Дело в том, что там очень часто менялись священники, и среди них не было ни одного франкоговорящего. Я поехал один раз, потом они попросили меня приехать ещё раз, потом ещё… Так постепенно я стал отвечать за церковную жизнь этого прихода и остался там на 37 лет. – А как вы стали архиереем? – Вы знаете, я пришёл сюда не по своей воле. Решение о моём назначении викарным епископом архиепископа Иова Телмесского (Гечи) принимал Константинопольский Патриархат. Я работал под началом владыки Иова. А когда в 2015 году владыке была вверена другая миссия (Священный Синод Константинопольской Православной Церкви освободил архиепископа Иова от управления Экзархатом приходов русской традиции в Западной Европе. Ему было поручено служение в качестве представителя Константинопольского Патриархата при Всемирном совете церквей в Женеве, – прим. Р.), я стал его местоблюстителем. Позднее я представил свою кандидатуру на выборах, и в 2015 г. на заседании Священного Синода Константинопольского Патриархата был избран епископом Хариупольским, викарием Западноевропейского экзархата русских приходов. Так я начал свое епископское служение. В 2016 г. на внеочередном общем собрании Архиепископии западноевропейских приходов русской традиции меня избрали новым архиепископом… Но в 2018 Константинопольский Патриархат решил упразднить Экзархат. Это был шок для всех. У нас здесь было юридическое лицо, и надо было решить, как быть в новой ситуации. Надо было расформировать юридическую структуру, чтобы приходы могли перейти в различные митрополии Константинопольского Патриархата во Франции, Бельгии, Германии, Италии и так далее. И первая Генеральная Ассамблея отказалась от этого расформирования. 93% Генеральной Ассамблеи, а это священники и миряне, отказалось от роспуска. На юридическом уровне наше решение было не понято Константинопольским Патриархатом, и он разорвал Томос с Экзархатом… Надо было начинать поиски канонических связей со Священным Синодом. У нас было два выхода: либо вновь примкнуть к Константинопольскому Патриархату, упразднив всю юридическую структуру, либо сохранить структуру и возобновить канонические связи с Русской Православной Церковью. Мы пережили непростое время. Это был год противостояний, потому что некоторые хотели остаться в Константинопольском Патриархате, но они были в меньшинстве, другие хотели объявить автономию, но тут я был абсолютно против, потому что автономия не привела бы нас ни к чему, это тупиковый путь. И было ещё мнение, что мы должны возобновить канонические связи с другими Церквами: говорили о Румынской Церкви, о Сербской, о Болгарской, и была также Русская Церковь. Наша Архиепископия была основана Русской Православной Церковью в 1924 году. Русская Церковь основала Архиепископию, которая в 1931 году была преобразована в Экзархат под юрисдикцией Константинопольского Патриархата. У митрополита Евлогия (Георгиевского, 1868-1946) есть великолепный текст, который он написал в 1931 году. Он гласит: "Мы переходим в Константинопольский Патриархат, потому что международная обстановка с Россией сложная, но этот переход имеет временный, неокончательный характер, потому что, когда обстоятельства позволят, мы вернёмся в Русскую Церковь (дословный текст опубликован в воспоминаниях митрополита Евлогия (Георгиевского) "Путь моей жизни" как комментарий на текст врученной ему Грамоты Вселенского Патриарха – прим. Р.). Для меня этот текст был основополагающим, потому что он позволил мне предложить решение митрополита Евлогия, что я и сделал. Это предложение было принято 58 % голосующих. К несчастью, всего лишь 58 процентами, но это было уже неплохо, и мы смогли приступить к переговорам с Московским Патриархатом, что нас привело к разработке Грамоты, Хартии. Этот документ позволил нам возобновить связь с Московским Патриархатом, и она была восстановлена 3 ноября 2019 года в Москве, на торжественном богослужении в храме Христа Спасителя и затем 4 ноября в Успенском соборе Московского кремля. Это позволило нам сдвинуться с мертвой точки. Были приходы, которые ушли от нас, потому что не захотели находиться под омофором Московского Патриархата (это было связано с русофобскими настроениями, такое бывает). Большая часть из тех, кто не пожелал, осталась при Константинопольском Патриархате, некоторые ушли в Румынский Патриархат, но большинство осталось в рамках Архиепископии, приняв возобновившуюся каноническую и духовную связь с Московским Патриархатом. Я не принимал это решения единолично, а предложил этот выход как стратегию, опираясь на текст митрополита Евлогия. Я предложил, но ничего никому не навязывал. И, к счастью, многие поняли, что это верный путь, что митрополит Евлогий пророческим образом нам открыл этот путь возвращения к Матери-Церкви — в ту Церковь, при которой изначально была учреждена Архиепископия западноевропейских приходов русской традиции. Московский Патриархат предложил митрополиту Евлогию заняться окормлением русских, которые покинули страну под давлением новой, богоборческой власти. Таким образом, митрополит Евлогий всего лишь повиновался Церкви, из которой он происходил. Его документ 1931 года – это свидетельство верности Русской Церкви. Он говорит: когда историческое время придёт, мы вернёмся в Русскую Церковь, потому что мы вышли из Русской Церкви (дословно: "Этот новый порядок управления нашими церквами имеет временный характер, и, когда восстановится общепризнанная центральная церковная власть и нормальные условия жизни Русской Православной Церкви, мы вновь вернёмся к прежнему положению" – прим. Р.). И это очень важно. Этот текст лёг в основу моей генеральной линии, чтобы прийти к каноническому решению. Я знал, что следую решению митрополита Евлогия. – Как живёт архиепископия сейчас? Что изменилось? — Сейчас, когда в нашей жизни появилась стабильность, жизнь нашей Архиепископии – это служение православным людям, которые живут во Франции, Италии, Германии и так далее. Особенность жизни Архиепископии в самобытности, которая была определена ещё митрополитом Евлогием: жить в духе Московского Собора 18-19 годов, восстановить, кроме прочего, связи между иерархическими структурами и верующими. Наша Архиепископия включает в себя около 60 приходов, находящихся во Франции и прилежащих странах. У нас есть Совет Архиепископии, учреждённый владыкой Евлогием на паритетном основании: 6 представителей духовенства и 6 мирян. Этот Совет является консультативным органом, который помогает архиепископу и епископу. Я, например, посещаю приходы, провожу собрания духовенства. Мы организуем пастырские собрания, собираем настоятелей. Каждый священник на своём приходе – это пастырь, и он должен руководить церковной жизнью своих прихожан. Эти приходы были организованы сразу же после революции, в период с 20-23 годов до Второй мировой войны. Они были образованы в среде русской эмиграции, для попечения над людьми, которые были вынуждены покинуть свою страну. Но за это время, наблюдая за жизнью русских, православных, в наши общины влилось множество новых людей разных национальностей, ранее исповедовавших другую религию. Православие принимали и французы, и итальянцы, и бельгийцы, и немцы, и англичане. Поэтому можно сказать, что наши приходы становились миссионерскими на всей европейской территории. Позднее были другие волны эмиграции: были сербы, потом болгары, затем было много румын, и зачастую они вливались в приходы, которые уже существовали, которые уже были здесь. Мы были связующим звеном. Я думаю, что Архиепископия была связующим звеном для многих между периодом, когда православного представительства не было вообще (это 24-25 годы), и феноменом 80-х годов, когда была большая волна эмиграции. В течении этого времени Архиепископия была местом, где принимали всех православных. И это наше призвание. К нам и сегодня стекаются русские, украинцы, молдаване, белорусы – люди, которые прибывают из всего славянского мира, и которые хорошо чувствуют себя в наших приходах. Возьмите хотя бы наш кафедральный Собор Александра Невского (Париж) – община очень разнородная. Здесь молятся и французы и иностранцы разного происхождения. В этом и есть наша церковная миссия – собрать православных. Мы очень открыты в том, что касается языка: у нас есть приходы с французским языком, есть приходы с русским языком, есть приходы, где пользуются 3 или 4 языками. У нас есть общины, которые живут по старому календарю, и есть те, которые живут по новому календарю. И когда мы объединяемся на собраниях духовенства, это даёт атмосферу очень радостную, атмосферу миссионерства: мы здесь, чтобы свидетельствовать о том, что Православная Церковь – это Церковь открытая, это Церковь живая, это Церковь, которая способна принимать всех тех людей, которые желают жить по Духу, в православной традиции и участвовать в православной Литургии. К нашему великому счастью, у нас есть Свято-Сергиевский Богословский институт, который продолжает свою миссию – предлагает православным, которые приезжает с разных концов света, духовное, теологическое образование, историческое образование. И это позволяет нам иметь преемственность, как того хотел митрополит Евлогий, основавший его в 1925 году. – Чем, на Ваш взгляд, руководствовался Патриарх Варфоломей, приняв решение упразднить Экзархат? – Мы до сих пор задаём себе вопрос, почему Патриарх Варфоломей захотел упразднить Экзархат. У нас до сих пор нет чёткого ответа. Нам объяснили это таким образом: митрополиты Константинопольского Патриархата на территории Европы не хотят больше иметь на своей территории двойной юрисдикции, и для того, чтобы иметь единую юрисдикцию Константинопольского Патриархата на территории, допустим, Франции, нужно распустить Экзархат, чтобы наши приходы влились в различные митрополии Константинопольского Патриархата: приходы Франции – во французскую, Италии – в итальянскую и так далее для всех стран. Нам было крайне тяжело принять то, что Архиепископия должна исчезнуть, а её миссия – раствориться. Каждый отдельный приход должен будет войти в состав митрополии, дух которой не соответствует нашему. Я должен Вам сказать, что, когда я посещал резиденцию Константинопольского Патриарха в Стамбуле, мне всегда говорили, что мы здесь не для того, чтобы заниматься миссионерством: мы здесь для того, чтобы заниматься христианами греческой традиции. Это был их лейтмотив, а о миссии не было и речи. Тогда как у Архиепископии, с самого начала, было миссионерское призвание, и мы хотели ему следовать. И именно поэтому мы не захотели разрушать нашу Архиепископию юридически. Мы хотели сохранить её целостность, и такой она остаётся в настоящее время. — Как повлияла на вас ситуация в Украине? – Я думаю, что ситуация, которую создали на Украине, опосредованно повлияла на нас таким образом, что Константинопольский Патриархат попросил новую украинскую структуру больше не заниматься украинцами, живущими за рубежом, и что их будет окормлять сам Константинопольский Патриархат. Наше же церковное служение распространяется на всех: мы можем заниматься и украинцами, и русскими и т.д. У нас нет претензии на монополию, но мы открыты каждому, кто хочет принимать участие в нашей церковной жизни. И у меня были конфликты на этой почве. В Итальянской митрополии мне говорили: "Ваши приходы должны быть в нашей Митрополии". Я отвечал: "Но мы занимаемся приходами славянской традиции". Мне говорили: "Теперь мы будем ими заниматься"... Было отторжение Архиепископии с её открытостью, миссионерскими устремлениями, было желание включить наши приходы в митрополии Константинопольского Патриархата. Но это бы разрушило дух Архиепископии —дух соработничества и свободы. Митрополит Евлогий говорил: "Мы хотим свободы, но свободы конструктивной". И у нас, в Архиепископии, есть этот дух, и он не должен был исчезнуть. Надо также сказать, что в нашей Архиепископии было много людей, которые не принимали того, что происходит на Украине. И я сам полагаю, что то, что было сделано, было сделано очень плохо. Как говорят в таких случаях, ни уму, ни сердцу. Это несуразное строение, оно не может быть церковным, оно, будем реалистами, не может быть основанием церковного здания на Украине, это нечто очень опасное. Это значит – внедрить разделение: это когда сама Церковь разделяет Церковь. Для меня это источник страдания, потому что, если Церковь сама вносит разделения внутри себя, к чему это приведёт, как нам жить в будущем?.. Это разрыв единства. Это был один из важных вопросов в Архиепископии, когда мы искали пути установления канонических связей. Многие говорили тогда: "Если вы пойдёте в Московский Патриархат, канонические связи будут прерваны с Константинопольским Патриархатом". Я отвечал: "Да, если нам нужно возобновить канонические связи, нам нужно это сделать на правильной основе с Церковью, которая примет нас такими, какие мы есть". И Московский Патриархат принял нас с нашими традициями, с нашей самобытностью, дал нам большое поле свободы, уважая волю митрополита Евлогия, и вверенная нам Грамота рассматривает нас ни как придаток чего бы то ни было, но как настоящую епархию. Так мы смогли воспрянуть духом и вступить во время созидания. И мы надеемся, что этот созидательный путь приведёт нас к поместной церкви, но к такой поместной церкви, которая будет в общении с другими частями Церкви. Уже сейчас мы находимся в истинном общении с Московским Патриархатом, что позволяет нам продолжать осуществлять свою миссию на нашей территории. — По вашему мнению, что сейчас может помочь выходу из церковного кризиса? —У меня нет готового рецепта. Но я полагаю, что все, кто задаются этим вопросом, в настоящее время, думают, что только соборным, синодальным путём мы сможем из этого кризиса выйти. Потому что, если две стороны останутся на своих непримиримых позициях, согласия не будет. Нужно стремиться к сближению позиций, нужна работа, которая восстановит синодальность, общение, соборность, что будет стараться осуществить встреча в Амане. Но мы видим, что многие церкви не очень смелы в отношении этого вопроса, который, действительно, сейчас открыт, — это отчуждение, это расхождение между Московским Патриархатом и Константинопольским Патриархатом. Константинопольский Патриархат заявляет: "У меня все права". Но, может быть, у него нет всех прав без соборности… Все права у него, возможно, есть, но в рамках соборности. А если нет соборности в нашей Церкви, единство в опасности, потому что дух Православной Церкви всегда был духом соборным. Если нет соборного духа, который нуждается в диалоге, которому нужно смирение… Если этого духа нет, мы останемся в положении разделения, и это очень предосудительно для жизни Православной Церкви. — Владыка, как бы Вы охарактеризовали жизнь христиан во Франции? Много ли верующих людей сейчас? — Положение во Франции довольно своеобразно для Европы. Потому что с 1905 года существует закон о разделении Церкви и государства. Церковь имеет свою свободу и ответственность, а государство — свою. Я думаю, что светскость законодательства во Франции едва ли была причиной атеизма. Был атеизм, были левые силы, настроенные антирелигиозно. Но вы знаете, я бы не назвал это атеизмом — скорее безразличием, которое особенно сильно проявилось в 60-е годы. Начиная с 60-х годов, количество верующих снижается в Католической Церкви. Количество священников тоже начинает снижаться. И новое общество, которое сформировалось в те годы, общество приверженное материальным благам, общество потребления, мало-помалу опустошало церкви. Процент католиков, посещающих храмы, здесь колеблется между 5 и 8 %. У протестантов он ещё ниже. Когда я служил в Швейцарии, только 1% протестантов посещали храмы. Но в католическом мире есть некоторая прослойка, которая остаётся приверженной жизни Церкви. И это не какой-то социальный слой — здесь нет отношений договоренности. По договору не пойдёшь в Церковь. В Церковь ходят, потому что верят, потому что там питают свою веру, потому что Церковь — это место, которое собирает христиан. Христиане не могут жить по одиночке, они должны объединяться в общины. Во-первых, для того, чтобы участвовать в евхаристии. Затем, чтобы разделять друг с другом веру, духовное учение и т.д. Когда горел Нотр Дам де Пари, были задеты струны души множества христиан. Многие объединялись для молитвы. Другие впадали в отчаянье, когда видели, как Нотр Дам поглощало пламя. Этот собор для французов как храмы Московского Кремля для русских – это отражение национальной души. Нотр Дам — это отражение французской души, католической души. Франция остаётся страной, очень укоренённой в католической вере, надо быть честным, это правда. Несмотря на то, что в 60-е годы произошёл упадок, религия не исчезает. Я был недавно на совместном совещании с католическими епископами, и там отмечалось, что в настоящее время в епархиях наблюдается рост крещений взрослых людей. Они возвращаются к вере благодаря встрече, благодаря внутренним вопросам, благодаря чтению, благодаря тому, что что-то услышали и т.д. На духовный путь ступают люди, которые не были крещены в 60-80-е годы. Тогда многие родители не крестили детей, говорили: "Вырастет — сам решит". Вот эти люди, которых не крестили в младенчестве, приходят в Церковь. Во Франции в каждой епархии тысячи и тысячи людей, которые в Пасхальную ночь возвращаются в Церковь и приступают к таинству Крещения, таинству Конфирмации. Итак, существует жизнь, существует незатухающее движение христианской веры. Нельзя говорить, что раз мало людей в Церкви — нет христианской жизни…Так и в Православии. Несмотря на то, что человек посещает храм не регулярно, может быть, только в дни больших праздников, вера продолжает жить, она в нём укоренилась. Несмотря ни на что люди возвращаются к православной вере, к традиции Православной Церкви. Беседовал М. Родов, перевод: Е. Тихонова. / sobor.by/ (просмотров 5257) |
Новости разделов: